Елизавета, Лиза – моя студентка. Я познакомилась с ней, когда она была на третьем курсе факультета психологии. Девушка привлекла мое внимание тем, что, во-первых, она как-то непривычно писала. Приглядевшись, я поняла, что она – левша. Во-вторых, она, одна из немногих, задавала вопросы. Вопросы были несколько необычными и задавала она их, смущаясь, краснея, сбивчиво. Третьим обстоятельством была ее необычная, «солнечная», как я про себя отметила, улыбка. Затем я увидела высокую грудь, казавшуюся несколько великоватой для ее плечиков. Замешкавшись в аудитории, отвечая на вопросы подошедших студентов, я подняла глаза. То, что я увидела, заставило сжаться мое сердце: красивая девушка с трудом вытащила свое тело из-за парты и раскачиваясь в амплитуде 360 градусов направилась к выходу. Несколько позже она пришла ко мне на консультацию. В память о ней у меня осталась подаренная ею книжка Норбекова и этот рассказ.

Лиза влюбилась. Влюбилась так, что глядя на нее можно было увидеть сгусток солнечной энергии, подсолнух, развернутый доверчиво к солнцу. С ней это было впервые. Каждое утро, просыпаясь, она радостно думала о том, что сегодня опять увидит Его. Она училась на втором курсе психфака, а Он – на четвертом. Девушки четвертого курса были значительными и красивыми. Казалось, они знали о любви нечто такое, что простой смертной, такой, как Лиза, до самой смерти ни узнать, ни испытать не придется. Утром, борясь с дремотой, Лиза медлила и не хотела расставаться со своими грезами: во сне она гуляла, взяв Его за руку, глядя на него снизу вверх. Она видела Его и себя со стороны. Это была контрастная пара: она маленькая, крепко сбитая брюнетка с круглым лицом и черными глазами, похожими на арбузные семечки. Он – худой, высокий. Макушка Лизы приходилась на уровень Его подмышки. Во сне Он обнимал ее, носил на руках. Она видела во сне свою запущенную квартиру, оставшуюся после смерти бабушки, в новом оформлении: новые обои, новый диван и новые шторы. Дальше этого ее фантазия не шла. Он сидел на диване в отремонтированной квартире, читал газету, пил чай, а она – рядом или сбоку, подложив ладошку под голову.
Бабушка…Воспоминания о ней наполняли душу болью и радостью. Обида на то, что она ее предала и умерла, ушла туда и оставила ее одну, жгла ее душу. Месяца 2-3 после смерти бабушки она вообще не спала, не могла сидеть на диване, на котором спала, а потом умерла бабушка. «Бабушка, бабуля, бабка» - так мысленно она ее называла в зависимости от настроения. Она постоянно с ней разговаривала во сне и наяву, сердилась, что она ей ничего не приготовила на завтрак, не подошла быстро к телефону или ответила ее знакомым что-то невнятное про то, когда Лиза вернется домой. Двойственные чувства по отношению к бабушке были и при ее жизни: она любила ее, знала, что никто так не заботится о ней, как бабушка и вместе с тем было в бабушке нечто такое старческое, что раздражало. Вместе с горем по поводу смерти пришло и осознавание радости. Казалось, что она вышла из тюрьмы, и сейчас наступает новый период в ее жизни, свободный от надзора и брюзжания, назойливого запаха старческого тела. Мать бросила их с отцом, когда Лизе было 8 лет. «Нашла себе хахаля», как говорила бабушка, на 10 лет моложе и родила себе и ему сына Витьку. Елизавета не считала Витьку братом, не испытывала к нему никаких чувств, кроме любопытства и удивления. Глубоко внутри застряла обида на мать. «Мать, мать твоя, твою мать…» Вариантов в интерпретации отца было множество. При слове «мама», сказанного другими, она испытывала странные ощущения. Она примеряла табличку со словом «мама» на груди своей родительницы, но табличка как-то отваливалась. Лиза пыталась приклеить табличку скотчем., скрепками, но при малейшем движении табличка отваливалась. Скучала ли она без матери? Трудно сказать. Но… Ведь положено, чтобы дети жили с матерью. А если у тебя ее нет, а только отец, значит, что-то не так? Отец всегда был рядом – с самого раннего детства она помнит его руки. Руки делали массаж, поддерживали, мыли. Руки были очень умные и добрые. Они всегда знали, что сейчас нужно сделать: вытереть нос или погладить по голове, растереть спинку. Руки жили сами по себе. Они были сильные, с волосками на костяшках, с удлиненными бледными ногтями. Папа и руки были как бы отдельными организмами. Папа – серьезное лицо, озабоченность, сострадание и отчаяние, иногда читаемое в приподнятых домиком бровях. Папа – весна и осень, иногда – зима. А руки – только тепло, лето. Два раза в год Лиза и папа уезжали в санаторий. Лиза не помнит, чтобы с ней в поездке была мама. Когда Лиза подросла и спросила у отца, решив себя проверить, права ли она, папа сказал, что мама иногда ездила с ними. Не всегда, конечно, потому, что поездка для троих обходилась дороже, чем для двоих. Лиза тогда удивилась своей памяти и забыла. Она многое забывала, особенно плохое. Старалась помнить хорошее, копила его в себе, а затем накопив, прыгала папе на шею и душила его в объятиях от радости. Но радость приходила редко. В жизни девочки было много грусти, печали и боли. Закончив школу, она хотела стать только психологом. Сначала хотела потому, что хотела разобраться: что в ней не так, хотела понять причину поломки в своем организме. Другая бабушка, со стороны матери, была нейрохирургом, доктором наук. Она много разговаривала с Лизой, когда та стала интересоваться своим телом. Лизе было интересно, почему она ходит не так как все, что сместилось в ее организме и не дает ей правильно ходить. Железная воля и целеустремленность, доставшиеся от матери, вели Лизу от одного достижения к другому. Масса книг, одиночество, инаковость произвели в ее голове некий продукт, который она сама как гастроном определила: винегрет. Ингридиенты винегрета каждый в отдельности были очень полезными, наполненными витаминами, микроэлементами, экологически чистыми, но в перемешанном виде это было несъедобно Что с этим делать? Как жить? Надо было как-то с этим разбираться. Так возник факультет психологии. Второй причиной, утвердившей Лизу в правильности выбора, стало огромное желание помочь таким же как она – тем детям и подросткам, которых она 4 раза в неделю встречала в Центре реабилитации детей с ДЦП. Она была одной из них и вместе с тем – над ними. У нее было Знание и цель: реабилитироваться. Слово «реабилитация» означало почти то же, что оправдаться, восстановиться в своих правах. Именно в правах. Она не хотела быть инвалидом второй группы. С фанатизмом и верой ежедневно по 5-6 часов она занималась физическими упражнениями: растяжка, гимнастика на шведской стенке, езда на лошади, «скафандр». Все ее существо, душа протестовали против льгот, которые ей положены – проезд, оплата телефона, пенсия. Последнее слово – пенсия убивало, убивало всякую надежду, радость. Она казалась себе древней старухой с истрескавшимися руками и морщинами на лице, в которые можно было вставить карандаш и он бы не выпал. День выдачи пенсии – 5 число – она помнила всегда. С утра Лизка начинала бурчать, искать причины, чтобы излить раздражение на бабке. Она поставила задачу: отказаться от пенсии и забыть этот кошмар. Отец был категорически против: два года как он почти ничего не получал в своем НИИ, где работал инженером, и получалось, что три человека жили на две пенсии: пенсию старухи и пенсию ребенка. Лиза с яростью и ожесточением доказывала отцу, что не хочет получать пенсию, что она готова голодать, но получать пенсию не будет. Отец доказывал, что государство «и так нас всех имеет, как хочет, и что пенсия – самое малое, что с государства можно взять» Победила необходимость и реальная жизнь: отец, намаявшись с больным ребенком, женился и ушел в другой дом, где о нем заботились, варили борщ, по ночам были жаркие объятия двух изголодавшихся от одиночества тел. Умерла бабушка. Лиза осталась одна, не было ни кошки (для нее надо было ходить за молоком, а кто пойдет – инвалидка или старуха?), ни собаки, с которой надо гулять три раза в день. Лиза начала учиться выживать на свою пенсию. Первую после смерти бабушки пенсию она потратила на то, что купила торт-мороженое, супружескую пару хомячков, два килограмма яблок (для них же), несколько килограммов косточек для супа, какой-то мясной вкуснятины и новые плавки. Все. Через неделю не было денег на хлеб и на дорогу в институт. Она пропускала занятия. Одногруппникам она говорила, что болеет. Ее никто и не проверял. И так все понятно. За неуплату отключили телефон, отец вторую неделю не приходил. Звонить от соседей и просить его прийти казалось унизительным Лиза начала медленно впадать в панику. Бабка приходила и мучила ее днем и ночью своими наставлениями. Все ночи напролет Лиза сидела в кресле, пока не начинался рассвет. Днем она спала, вечером начинала метаться по квартире в ожидании ночи, и от голода. Так прошла вторая неделя. Пришел отец, но ей уже было все равно. На его вопрос «Как дела?» она пожала плечами и пошла поговорить с хомячками. У хомячков было радостное событие: появились дети. И Лиза впервые увидела сексуальные игрища и появление на свет новой жизни. Папаша-хомяк был почему-то агрессивен и Лиза решила его отделить - она посадила его в таз в ванной. Наблюдения за семейством успокаивали Лизу. Она начинала верить, что когда-то и у нее все наладится: она полностью реабилитируется, выйдет замуж и родит двоих детей.
21/05/2003